О шариках и
обо всем остальном
Мы поговорили.
- Ну почему, почему, почему? – спросил я. – Почему? Почему? Почему?
Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему?
- Ну вот так – ответила она.
***
После этого разговора я шел куда-то по набережной и рассматривал людей.
Люди в основном состояли из мужчин и женщин. Они держались за руки,
обнимались, а кое-кто даже целовался с другим кое-кем.
Некоторым из этих мужчин и женщин давно стукнул преклонный возраст, и
было заметно, что они прожили вместе очень долго и счастливо, и умрут,
скорее всего, в один день.
Чем больше я проходил мимо этих отвратительно счастливых, постоянно
целующихся, умрущих скорее всего в один день людей, тем поганее мне
становилось.
- Когда же кончится эта чертова набережная – думал я, но чертова
набережная все не кончалась и не кончалась, и вся она была битком
набита этими невозможно счастливыми парочками.
***
- Пожалуй я выдержу еще двенадцать этих отвратительно счастливых
парочек, но не больше – подумал я, и стал считать.
- Пять, шесть – считал я – семь, восемь, девять.
- Десять, одиннадцать, двенадцать – считал я. – тринадцать.
На тринадцатой парочке набережная кончилась, и начался парк, где были
одни пьяные подонки. Я обрадовался им как родным и присел на
заплеванную скамеечку.
***
Тут мне стало совсем худо и я согнулся прямо на скамеечке в три или
четыре погибели.
- Тринадцатая парочка была явно лишней – подумал согнутый в несколько
погибелей я.
Проходящие мимо пьяные подонки понимающе на меня посмотрели
Что-то ужасно болело у меня прямо в животе, где-то между пупом и
ребрами. Потом то, что ранее ужасно болело в животе, заболело у меня в
груди, потом в горле, и, в конце концов, что-то ужасно заболело прямо у
меня во рту. Я широко его раскрыл, и на ладонь выпало нечто слегка
напоминающее стеклянный шарик, только какой-то мутный и весь покоцаный,
к тому же расколотый пополам.
Я внимательно осмотрел его, а затем сунул обратно в голову и попытался
проглотить, но шарик все время вываливался и вываливался из меня. Как
видно я не мастер засовывать обратно в голову предметы, напоминающие
мутные, покоцанные, расколотые пополам стеклянные шарики.
В общем, я плюнул на заплеванную скамеечку, завернул шарик в тряпочку и
пошел к Петру.
***
Петр – мой хороший друг, и если с одним из нас что-нибудь случается,
другой непременно придет на помощь. Ведь мы друзья, а друзья должны
помогать другим друзьям, что бы у них не произошло. Потек ли унитаз,
выпал ли из головы мутный расколотый шарик, слегка напоминающий
стеклянный – друг обязан все бросить и бежать помогать другому другу,
тому у которого случилась неприятность. Так надо.
***
Петр открыл мне дверь. Он был в трусах, а лицо его было измазано чем-то
вкусным.
- Вот - сказал я и развернул тряпочку.
Петр брезгливо поморщился и спросил.
- Что это такое? – спросил Петр. – Напоминает мутный покоцанный
расколотый пополам стеклянный шарик.
- Эта штука, Петя, - сказал я – выпала у меня из головы, когда я сидел
на скамейке в парке, что у набережной. А, нет, началось все, наверное,
чуть раньше, когда я спросил у нее «Почему? Почему?» а она мне ответила
«Ну вот так». Короче, помоги мне, Петька, ведь мы друзья, а друзья
обязаны помогать другим друзьям…
- Да, знаю, знаю – устало сказал Петр – потек ли унитаз, выпал ли из
головы расколотый шарик, напоминающий стеклянный, бла бла бла.
- Ну да. – сказал я. – так оно и есть.
Мы помолчали, а Петр зачем-то заглянул себе в квартиру.
- Короче вот что я тебе скажу – сказал Петр, перестав заглядывать в
свою квартиру. – Иди-ка ты к дяде Андрею, что живет в квартире подо
мной. Он такие дела вмиг чинит. Карму вот мне недавно починил, ваще
влет.
- Карму? - спросил я – а что было у тебя с кармой, Петя? Скажи мне,
ведь я твой друг, а друзья…
Тут из квартиры Петра до нас донесся какой то густой женский голос.
- Петр! – позвал Петра густой женский голос из квартиры – иди скорее
жрать вкусную колбасу!
Я вздохнул.
- Ну – сказал Петр – я пойду. Дела, знаешь ли.
И ушел, скотина.
***
А я пошел в квартиру, что под квартирой Петра и позвонил.
Дверь открыл Дядя Андрей.
Он оказался мужчиной огромного роста с печатью порока на всю рожу.
- Дядя Андрей – сказал я. – Что это у вас такое с лицом?
- Ты кто? – спросил дядя Андрей.
- Я всего лишь жертва – сказал я. – Меня прислал Петр. Он очень хорошо
о вас отзывался. Влет, говорит, ему карму починили, ваще.
Дядя Андрей пустил меня в свою квартиру. Я развернул тряпочку.
- О! – сказал дядя Андрей.
В этот момент из-за плеча дяди Андрея выглянуло какое-то свежее девичье
личико.
Я вздохнул.
- Надо разобраться, отчего так вышло – сказал дядя Андрей, загораживая
свежее девичье личико своим несвежим могучим плечом. – Такие штуки ни с
того ни с сего из головы не выпадают, и тем более, не раскалываются
пополам.
- Да ничего особенного не случилось – сказал я – просто я спросил
почему? Почему? Почему? А она ответила – ну вот так. А потом я иду,
такой, по набережной и хоп.
- Да - сказал дядя Андрей. – дело плохо. Вот если б ты убил кого или
чего украл, тогда я б ее тебе влет починил ваще. А тут дело сложное.
- Пожалуй здесь я бессилен. – сказал дядя Андрей. - Иди ка ты к Марье
Васильевне, что живет подо мной. Она такие штуки враз чинит, ваще.
- Нет – сказал я – не пойду я к Марье Васильевне. Я уверен, что Марья
Васильевна чрезвычайно счастлива в браке, и, скорее всего, умрет со
своим мужем в один день.
- Откуда ты узнал? – удивился дядя Анедрей. - И причем тут это?
- Да ниоткуда. И ни причем.– сказал я – До свиданья. И все-таки,
скажите, дядя Андрей, что это у вас такое с лицом?
Дядя Андрей закрыл дверь с той стороны.
А я вышел из дома и отправился обратно в парк дорогой, что не вела по
этой чертовой набережной.
***
- Ну что – подумал я присаживаясь в парке на заплеванную скамеечку. – В
конце концов, жизнь продолжается.
Я вынул кусочки мутного покоцанного стеклянного шарика из тряпочки,
замотал их кое-как скотчем и засунул себе в голову. На этот раз вроде
бы все получилось.
Проходящие мимо пьяные подонки понимающе на меня посмотрели
Конец.
Назад в Буквы
